Мы с Мидори некоторое время послонялись по улице. Она сказала, что хочет залезть на дерево, но на Синдзюку подходящих деревьев, к сожалению, не оказалось, а императорский парк на Синдзюку к тому времени уже закрылся.
— Жалко, обожаю по деревьям лазать, — сказала она.
Вдвоем с ней мы глазели на витрины магазинов, и еще незадолго до этого казавшийся неестественным облик улицы выглядел сейчас весьма естественно.
— Такое чувство, что благодаря тому, что тебя встретил, смог немножко полюбить этот мир, — сказал я.
Остановившись, она внимательно посмотрела мне в глаза.
— Правда! И резкость в глазах навелась. Видишь, как полезно со мной общаться?
— Точно! — сказал я.
В пол-шестого она сказала, что ей пора возвращаться домой, чтобы приготовить ужин. Я сказал, что тоже сяду на автобус и поеду в общежитие, проводил ее до станции Синдзюку, и там мы расстались.
— Слушай, знаешь, чего я сейчас хочу? — спросила она у меня перед расставанием.
— Я понятия не имею, чего ты хочешь, — ответил я.
— Чтобы нас с тобой схватили пираты и раздели догола. А потом вдвоем накрепко веревкой связали лицом к лицу.
— Это зачем еще?
— Ну пираты извращенцы попались.
— Да ты сама, по-моему, извращенка, — сказал я.
— А потом говорят нам, чтобы мы развлекались так в свое удовольствие, так как через час нас выкинут за борт, и бросают в корабельный трюм.
— Ну и?
— И мы один час с тобой развлекаемся. Катаемся, извиваемся.
— И вот этого тебе сейчас больше всего хочется?
— Ага.
— Какой кошмар! — сказал я, качая головой.
В воскресенье Мидори приехала ко мне в пол-десятого утра. Я был только что из постели и даже умыться еще не успел.
Кто-то постучал в дверь моей комнаты и крикнул : «Ватанабэ, к тебе телка какая-то пришла!» и я спустился в фойе, а там в лобби, сидя в кресле, закинув ногу на ногу, зевала Мидори в неправдоподобно короткой джинсовой юбке.
Идущие завтракать студенты все до одного заглядывались на ее стройные ноги. Ноги у нее, бесспорно, были красивыми на зависть всем.
— Рановато я, похоже, — сказала Мидори. — Ты только встал, что ли?
— Я сейчас умоюсь и побреюсь, ты минут пятнадцать подожди, ладно? — сказал я.
— Я-то подожду, только тут все на мои ноги так пялятся.
— Естественно. Пришла в мужскую общагу в такой короткой юбке, вот все и пялятся.
— Да ничего страшного. Я сегодня трусики надела красивые очень. Розовенькие, с волнистыми кружевами симпатичненькими.
— Так это еще хуже, — сказал я, вздыхая.
Я вернулся в комнату и наскоро умылся и побрился. Затем надел серую вязаную кофту поверх голубой рубахи с пристегивающимися на пуговицы уголками воротника, спустился вниз и вывел ее из общежития. Меня прошибал холодный пот.
— Слушай, и что, все, кто здесь живут, мастурбацией занимаются? — сказала Мидори, глядя на здание общежития.
— Ну да, пожалуй.
— А мужчины, когда это делают, про женщин думают?
— Ну наверное, — сказал я. — Мужчин, которые мастурбируют, думая про курсы акций, спряжение глаголов или Суэцкий канал, наверное, нет. В основном, пожалуй, про женщин думают, наверное...
— Суэцкий канал?
— Ну это к примеру.
— А про женщину какую-то определенную думают?
— Ну почему ты своего парня об этом не спросишь? — сказал я. — Почему я тебе такие вещи должен объяснять с утра в воскресенье?
— Ну мне интересно просто, — сказала она. — А у него если спросишь, он сердиться сразу начинает. Нечего, говорит, девушке про такие вещи спрашивать.
— Правильно говорит.
— Ну интересно мне. Это же просто любопытство. Вот ты когда мастурбируешь, ты про какую-то определенную девушку думаешь?
— Лично я — да. За других ничего сказать не могу, — задумчиво ответил я.
— А про меня ты никогда не думал, когда это делал? Скажи честно, я не обижусь.
— Никогда, правда, — честно ответил я.
— А почему? Я непривлекательная?
— Да нет, ты привлекательная, симпатичная, и твои провокационные манеры тебе идут очень.
— Тогда почему ты обо мне не думаешь?
— Ну во-первых, потому что я тебя считаю своим другом и не хочу тебя в это ввязывать. В сексуальные фантазии всякие. А во-вторых...
— Потому что тебе есть, о ком фантазировать?
— Ну да, — сказал я.
— Ты и в таких делах приличия соблюдаешь, — сказала она. — Вот это мне в тебе нравится. Но все-таки, можно я разок в этом поучаствую? В этих сексуальных фантазиях или иллюзиях то есть. Я хочу попробовать. Ты мой друг, и я тебя прошу. Не могу же я других просить. Никому ведь не скажешь: подумай, пожалуйста, обо мне этой ночью, когда будешь онанировать. Я тебя считаю своим другом, поэтому прошу. И расскажи потом, пожалуйста, как это было. Что мы делали...
Я вздохнул.
— Только по-настоящему нельзя. Мы ведь друзья. Понимаешь? По-настоящему нельзя, а так делай, что хочешь. думай, что хочешь.
— Да мне как-то не приходилось это с такими условиями делать, — сказал я.
— Попробуешь?
— Попробую.
— Ватанабэ, ты не думай, что я пошлая, или озабоченная, или провоцировать кого-то люблю. Просто мне это все очень интересно и ужасно все знать хочется. Я ведь все время в школе для девочек училась, пока росла. Поэтому ужасно хочу знать, о чем мужчины думают, как их тела устроены. И не так, как в женских журналах про это пишут, а как бы в виде case study (разбор прецедента).
— Case study... — безнадежно пробормотал я.
— Но я когда что-то хочу узнать или попробовать, мой парень или плюется, или сердится. Говорит, что я пошлая или что с головой у меня не в порядке. И минет никогда делать не дает. А я так хочу это изучить!